Неточные совпадения
На первом
месте — старый князь,
Седой, одетый в
белое,
Лицо перекошенное
И — разные глаза.
― Не угодно ли? ― Он указал на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел на председательское
место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими
белыми волосами пальцами, и склонив на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
В десяти шагах от прежнего
места с жирным хорканьем и особенным дупелиным выпуклым звуком крыльев поднялся один дупель. И вслед за выстрелом тяжело шлепнулся
белою грудью о мокрую трясину. Другой не дождался и сзади Левина поднялся без собаки.
На другой день рано утром мы ее похоронили за крепостью, у речки, возле того
места, где она в последний раз сидела; кругом ее могилки теперь разрослись кусты
белой акации и бузины. Я хотел было поставить крест, да, знаете, неловко: все-таки она была не христианка…
И из этого мглистого, кое-как набросанного поля выходили ясно и оконченно только одни тонкие черты увлекательной блондинки: ее овально-круглившееся личико, ее тоненький, тоненький стан, какой бывает у институтки в первые месяцы после выпуска, ее
белое, почти простое платьице, легко и ловко обхватившее во всех
местах молоденькие стройные члены, которые означались в каких-то чистых линиях.
Досада ли на то, что вот не удалась задуманная назавтра сходка с своим братом в неприглядном тулупе, опоясанном кушаком, где-нибудь во царевом кабаке, или уже завязалась в новом
месте какая зазнобушка сердечная и приходится оставлять вечернее стоянье у ворот и политичное держанье за
белы ручки в тот час, как нахлобучиваются на город сумерки, детина в красной рубахе бренчит на балалайке перед дворовой челядью и плетет тихие речи разночинный отработавшийся народ?
Во взаимных услугах они дошли наконец до площади, где находились присутственные
места: большой трехэтажный каменный дом, весь
белый, как мел, вероятно для изображения чистоты душ помещавшихся в нем должностей; прочие здания на площади не отвечали огромностию каменному дому.
Когда я стараюсь вспомнить матушку такою, какою она была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на шее, немного ниже того
места, где вьются маленькие волосики, шитый
белый воротничок, нежная сухая рука, которая так часто меня ласкала и которую я так часто целовал; но общее выражение ускользает от меня.
Оставшись в одном
белье, он тихо опустился на кровать, окрестил ее со всех сторон и, как видно было, с усилием — потому что он поморщился — поправил под рубашкой вериги. Посидев немного и заботливо осмотрев прорванное в некоторых
местах белье, он встал, с молитвой поднял свечу в уровень с кивотом, в котором стояло несколько образов, перекрестился на них и перевернул свечу огнем вниз. Она с треском потухла.
Однако с этой стороны все было, покамест, благополучно, и, посмотрев на свой благородный,
белый и немного ожиревший в последнее время облик, Петр Петрович даже на мгновение утешился, в полнейшем убеждении сыскать себе невесту где-нибудь в другом
месте, да, пожалуй, еще и почище; но тотчас же опомнился и энергически плюнул в сторону, чем вызвал молчаливую, но саркастическую улыбку в молодом своем друге и сожителе Андрее Семеновиче Лебезятникове.
— Да. В таких серьезных случаях нужно особенно твердо помнить, что слова имеют коварное свойство искажать мысль. Слово приобретает слишком самостоятельное значение, — ты, вероятно, заметил, что последнее время весьма много говорят и пишут о логосе и даже явилась какая-то секта словобожцев. Вообще слово завоевало так много
места, что филология уже как будто не подчиняется логике, а только фонетике… Например: наши декаденты, Бальмонт,
Белый…
— Я тоже не могла уснуть, — начала она рассказывать. — Я никогда не слышала такой мертвой тишины. Ночью по саду ходила женщина из флигеля, вся в
белом, заломив руки за голову. Потом вышла в сад Вера Петровна, тоже в
белом, и они долго стояли на одном
месте… как Парки.
В доме, против
места, где взорвали губернатора, окно было заткнуто синей подушкой, отбит кусок наличника, неприятно обнажилось красное мясо кирпича, а среди улицы никаких признаков взрыва уже не было заметно, только слой снега стал свежее,
белее и возвышался бугорком.
— Ну, чего там долго! Четверо суток на пароходе. Катнем по Волге, Каме,
Белой, — там, на
Белой,
места такой красоты — ахнешь, Клариса Яковлевна, сто раз ахнешь. — Он выпрямился во весь свой огромный рост и возбужденно протрубил...
Время шло медленно и все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается в холод какой-то пустоты, в состояние бездумья, но вот золотистая голова Дуняши исчезла, на
месте ее величественно встала Алина, вся в
белом, точно мраморная. Несколько секунд она стояла рядом с ним — шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин видел, как ее картинное лицо
побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно низким голосом она сказала...
Под полом, в том
месте, где он сидел, что-то негромко щелкнуло, сумрак пошевелился, посветлел, и, раздвигая его, обнаруживая стены большой продолговатой комнаты, стали входить люди — босые, с зажженными свечами в руках, в
белых, длинных до щиколоток рубахах, подпоясанных чем-то неразличимым.
Знакомый, уютный кабинет Попова был неузнаваем; исчезли цветы с подоконников, на
месте их стояли аптечные склянки с хвостами рецептов, сияла насквозь пронзенная лучом солнца бутылочка красных чернил, лежали пухлые, как подушки, «дела» в синих обложках; торчал вверх дулом старинный пистолет, перевязанный у курка галстуком
белой бумажки.
Ей было лет тридцать. Она была очень
бела и полна в лице, так что румянец, кажется, не мог пробиться сквозь щеки. Бровей у нее почти совсем не было, а были на их
местах две немного будто припухлые, лоснящиеся полосы, с редкими светлыми волосами. Глаза серовато-простодушные, как и все выражение лица; руки
белые, но жесткие, с выступившими наружу крупными узлами синих жил.
Марина была не то что хороша собой, а было в ней что-то втягивающее, раздражающее, нельзя назвать, что именно, что привлекало к ней многочисленных поклонников: не то скользящий быстро по предметам, ни на чем не останавливающийся взгляд этих изжелта-серых лукавых и бесстыжих глаз, не то какая-то нервная дрожь плеч и бедр и подвижность, игра во всей фигуре, в щеках и в губах, в руках; легкий, будто летучий, шаг, широкая ли, внезапно все лицо и ряд
белых зубов освещавшая улыбка, как будто к нему вдруг поднесут в темноте фонарь, так же внезапно пропадающая и уступающая
место слезам, даже когда нужно, воплям — бог знает что!
Он не сидел, не стоял на
месте, то совался к бабушке, то бежал к Марфеньке и силился переговорить обеих. Почти в одну и ту же минуту лицо его принимало серьезное выражение, и вдруг разливался по нем смех и показывались крупные
белые зубы, на которых, от торопливости его говора или от смеха, иногда вскакивал и пропадал пузырь.
Вся Малиновка, слобода и дом Райских, и город были поражены ужасом. В народе, как всегда в таких случаях, возникли слухи, что самоубийца, весь в
белом, блуждает по лесу, взбирается иногда на обрыв, смотрит на жилые
места и исчезает. От суеверного страха ту часть сада, которая шла с обрыва по горе и отделялась плетнем от ельника и кустов шиповника, забросили.
Наконец и те, и другие утомились: европейцы — потерей людей, времени и денег, кафры теряли свои
места, их оттесняли от их деревень, которые были выжигаемы, и потому обе стороны, в сентябре 1835 г., вступили в переговоры и заключили мир, вследствие которого кафры должны были возвратить весь угнанный ими скот и уступить
белым значительный участок земли.
Сегодня Иван Григорьев просунул к нам голову: «Не прикажете ли бросить этот камень?» Он держал какой-то красивый, пестрый камень в руке. «Как можно! это надо показать в Петербурге: это замечательный камень, из Бразилии…» — «
Белья некуда девать, — говорил Иван Григорьев, — много
места занимает. И что за камень? хоть бы для точила годился!»
Когда я выезжал из города в окрестности, откуда-то взялась и поехала, то обгоняя нас, то отставая, коляска; в ней на первых
местах сидел августинец с умным лицом, черными, очень выразительными глазами, с выбритой маковкой, без шляпы, в
белой полотняной или коленкоровой широкой одежде; это бы ничего: «On ne voit que зa», — говорит француженка; но рядом с монахом сидел китаец — и это не редкость в Маниле.
В разных
местах по горам носились облака. Там
белое облако стояло неподвижно, как будто прильнуло к земле, а там раскинулось по горе другое, тонкое и прозрачное, как кисея, и сеяло дождь; гора опоясывалась радугами.
В других
местах, куда являлись
белые с трудом и волею, подвиг вел за собой почти немедленное вознаграждение: едва успевали они миролюбиво или силой оружия завязывать сношения с жителями, как начиналась торговля, размен произведений, и победители, в самом начале завоевания, могли удовлетворить по крайней мере своей страсти к приобретению.
По вершинам кое-где
белеет снег или песок; ближайший к морю берег низмен, песчан, пуст; зелень — скудная трава;
местами кусты; кое-где лепятся деревеньки; у берегов уныло скользят изредка лодки: верно, добывают дневное пропитание, ловят рыбу, трепангов, моллюсков.
Гористая и лесистая местность Рыбной реки и нынешней провинции Альбани способствовала грабежу и манила их селиться в этих
местах. Здесь возникли первые неприязненные стычки с дикими, вовлекшие потом
белых и черных в нескончаемую доселе вражду. Всякий, кто читал прежние известия о голландской колонии, конечно помнит, что они были наполнены бесчисленными эпизодами о схватках поселенцев с двумя неприятелями: кафрами и дикими зверями, которые нападали с одной целью: похищать скот.
Местами расставлены жандармы в треугольных шляпах, темных мундирах с
белою перевязью, верхом на небольших, но крепких, коренастых лошадях.
В колонии считается более пород птиц, нежели во всей Европе, и именно до шестисот. Кусты
местами были так часты, что составляли непроходимый лес; но они малорослы, а за ними далеко виднелись или необработанные песчаные равнины, или дикие горы, у подошвы которых
белели фермы с яркой густой зеленью вокруг.
Вон деревни жмутся в теснинах, кое-где разбросаны хижины. А это что: какие-то занавески с нарисованными на них,
белой и черной краской, кругами? гербы Физенского и Сатсумского удельных князей, сказали нам гости. Дунул ветерок, занавески заколебались и обнаружили пушки: в одном
месте три, с развалившимися станками, в другом одна вовсе без станка — как страшно! Наши артиллеристы подозревают, что на этих батареях есть и деревянные пушки.
К нам не выехало ни одной лодки, как это всегда бывает в жилых
местах; на берегу не видно было ни одного человека; только около самого берега, как будто в
белых бурунах, мелькнули два огня и исчезли.
Она поднялась было с
места, но вдруг громко вскрикнула и отшатнулась назад. В комнату внезапно, хотя и совсем тихо, вошла Грушенька. Никто ее не ожидал. Катя стремительно шагнула к дверям, но, поравнявшись с Грушенькой, вдруг остановилась, вся
побелела как мел и тихо, почти шепотом, простонала ей...
На нем лежали окровавленный шелковый
белый халат Федора Павловича, роковой медный пестик, коим было совершено предполагаемое убийство, рубашка Мити с запачканным кровью рукавом, его сюртук весь в кровавых пятнах сзади на
месте кармана, в который он сунул тогда свой весь мокрый от крови платок, самый платок, весь заскорузлый от крови, теперь уже совсем пожелтевший, пистолет, заряженный для самоубийства Митей у Перхотина и отобранный у него тихонько в Мокром Трифоном Борисовичем, конверт с надписью, в котором были приготовлены для Грушеньки три тысячи, и розовая тоненькая ленточка, которою он был обвязан, и прочие многие предметы, которых и не упомню.
На стенах, обитых
белыми бумажными и во многих
местах уже треснувшими обоями, красовались два большие портрета — одного какого-то князя, лет тридцать назад бывшего генерал-губернатором местного края, и какого-то архиерея, давно уже тоже почившего.
По мере приближения к Сихотэ-Алиню лес становился гуще и больше был завален колодником. Дуб, тополь и липа остались позади, и
место черной березы заняла
белая.
На прибрежных лугах, около кустарников, Н.А. Десулави обратил мое внимание на следующие растения, особенно часто встречающиеся в этих
местах: астру с удлиненными ромбовидными и зазубренными листьями, имеющую цветы фиолетово-желтые с
белым хохолком величиной с копейку, расположенные красивой метелкой; особый вид астрагала, корни которого в массе добывают китайцы для лекарственных целей, — это крупное многолетнее растение имеет ветвистый стебель, мелкие листья и многочисленные мелкие бледно-желтые цветы; крупную живокость с синими цветами, у которой вся верхняя часть покрыта нежным пушком; волосистый журавельник с грубыми, глубоко надрезанными листьями и нежными малиновыми цветами; темно-пурпуровую кровохлебку с ее оригинальными перистыми листьями; крупнолистную горечавку — растение с толстым корнем и толстым стеблем и с синевато-фиолетовыми цветами, прикрытыми длинными листьями, и, наконец, из числа сложноцветных — соссюрею Максимовича, имеющую высокий стебель, зазубренные лировидные листья и фиолетовые цветы.
Непогода совсем почти стихла. Вековые ели и кедры утратили свой
белый наряд, зато на земле во многих
местах намело большие сугробы. По ним скользили солнечные лучи, и от этого в лесу было светло по-праздничному.
Я кликнул Дерсу и Сунцая и отправился туда узнать, в чем дело. Это оказался железисто-сернисто-водородный теплый ключ. Окружающая его порода красного цвета; накипь
белая, известковая; температура воды +27°С. Удэгейцам хорошо известен теплый ключ на Уленгоу как
место, где всегда держатся лоси, но от русских они его тщательно скрывают.
Я так ушел в свои думы, что совершенно забыл, зачем пришел сюда в этот час сумерек. Вдруг сильный шум послышался сзади меня. Я обернулся и увидел какое-то несуразное и горбатое животное с
белыми ногами. Вытянув вперед свою большую голову, оно рысью бежало по лесу. Я поднял ружье и стал целиться, но кто-то опередил меня. Раздался выстрел, и животное упало, сраженное пулей. Через минуту я увидел Дерсу, спускавшегося по кручам к тому
месту, где упал зверь.
В другом
месте тонкие длинные ветви ломоноса с мелкими
белыми цветами совсем опутали куст шиповника.
Она не очень была хороша собой; но решительное и спокойное выражение ее лица, ее широкий,
белый лоб, густые волосы и, в особенности, карие глаза, небольшие, но умные, ясные и живые, поразили бы и всякого другого на моем
месте.
Небо то все заволакивалось рыхлыми
белыми облаками, то вдруг
местами расчищалось на мгновенье, и тогда из-за раздвинутых туч показывалась лазурь, ясная и ласковая, как прекрасный глаз.
Все опять притихли. Павел бросил горсть сухих сучьев на огонь. Резко зачернелись они на внезапно вспыхнувшем пламени, затрещали, задымились и пошли коробиться, приподнимая обожженные концы. Отражение света ударило, порывисто дрожа, во все стороны, особенно кверху. Вдруг откуда ни возьмись
белый голубок, — налетел прямо в это отражение, пугливо повертелся на одном
месте, весь обливаясь горячим блеском, и исчез, звеня крылами.
Быстрыми шагами прошел я длинную «площадь» кустов, взобрался на холм и, вместо ожиданной знакомой равнины с дубовым леском направо и низенькой
белой церковью в отдалении, увидал совершенно другие, мне неизвестные
места.
То были раздольные, пространные, поемные, травянистые луга, со множеством небольших лужаек, озёрец, ручейков, заводей, заросших по концам ивняком и лозами, прямо русские, русским людом любимые
места, подобные тем, куда езживали богатыри наших древних былин стрелять
белых лебедей и серых утиц.
Погода стояла прекрасная:
белые круглые облака высоко и тихо неслись над нами, ясно отражаясь в воде; тростник шушукал кругом; пруд
местами, как сталь, сверкал на солнце.
Круглые, низкие холмы, распаханные и засеянные доверху, разбегаются широкими волнами; заросшие кустами овраги вьются между ними; продолговатыми островами разбросаны небольшие рощи; от деревни до деревни бегут узкие дорожки; церкви
белеют; между лозниками сверкает речка, в четырех
местах перехваченная плотинами; далеко в поле гуськом торчат драхвы; старенький господский дом со своими службами, фруктовым садом и гумном приютился к небольшому пруду.
Весь следующий день мы простояли на
месте. Погода была переменная, но больше дождливая и пасмурная. Люди стирали
белье, починяли одежду и занимались чисткой оружия. Дерсу оправился окончательно, чему я несказанно радовался.
Озера, оставшиеся ныне среди болот, — это наиболее глубокие
места лагуны; здесь в непосредственной близости к воде я увидел большие заросли какой-то снежно-белой растительности, при ближайшем осмотре оказавшейся эдельвейсом.